"У меня родилась идея", "мне пришла в голову идея" – стали чуть ли самыми расхожими выражениями современных "интеллектуалов". Им невдомёк, что, согласно автору этого термина Платону, идея не может ни родиться, ни "прийти в голову". Но надо ли вообще употреблять термины платоновского лексикона? Поскольку лучшим знатоком Платона и платонизма по праву считается Алексей Фёдорович Лосев (монах Андроник), кое-кто склонен зачислять в платонисты его самого. Знакомство с трудами Лосева о Платоне и платонизме показывает, что Алексей Фёдорович – самый последовательный критик и разоблачитель "платоновского мифа".

В работе "Критика платонизма у Аристотеля" [Лосев, 2011] убедительно показано, что термин "идея" – такое же слово-паразит, как и слово "материя" - возникшее в результате неправильного перевода платоником Цицероном греческого термина ὑλή, который отличается от латинского materia именно тем, что materia – это ὑλή, взятое в момент его наблюдения, a ὑλή включает в себя все моменты существования вещественного предмета, всю его биографию. Поэтому смысл термина ὑλή никак не может быть выражен словом "материя" и производными от него. И "идея", и "материя" – совершенно пустые термины, лишённые реального содержания, и лишь мешающие философскому осмыслению Бытия. Чем скорее мы очистим наш язык от этих пустышек, а также – производных от них, тем скорее сможет вырасти истинная философия, основанная на Христианском Откровении.

В фундаментальном труде "Очерки античного символизма и мифологии" А.Ф. Лосев продолжил развенчание и разоблачение платонизма:

"Однако всякий непредубежденный читатель «Федра» и «Пира» поражается некоторыми чрезвычайно странными обстоятельствами, которые пропускает мимо ушей только очень и очень невыразительный историко–философский вкус. Учение Платона о любви христианизировано до того, что в нем уже ровно ничего не осталось языческого и греческого. А романтики всех стран и эпох до того превознесли и спиритуализировали платоновский Эрос, что он потерял решительно всякий античный стиль; и его можно было вставлять и в Евангелие, и в свое собственное, романтическое вероисповедание. Все это основано на полном отсутствии историко–философского вкуса, на полном искажении исторического чутья и способности видеть непосредственный лик и стиль философа. Безусловно, каждый из нас, впервые читающий «Федра» и «Пир», изумляется тому, что там написано. Вместо христианства и романтизма мы находим там вещи, способные шокировать самый развращенный вкус. Рассуждения и чувства по по–воду гомосексуальной любви дани тут с такой неприкрытой страстностью и заинтересованностью, с такой поэтической выразительностью, что только глухие и слепые могут этого не замечать. Конечно, все замечают, и всякий видит. Но предрассудки так велики и привычка христианизировать и романтизировать Платона настолько въелась в плоть и кровь исследователей и не–исследователей, что мы, вопреки своему непосредственному чувству и с великим смущением в уме и в душе, все же продолжаем характеризовать Платона теми же христиански–спиритуалистическими похвалами.

Почему Платону понадобилась вся эта мистическая педерастия и какими внутренними импульсами он был к этому побуждаем? К какому типу должно относиться его учение об идеях, чтобы фактически и практически опираться на педерастию и гомосексуализм? Тут–то я выскажу соображение, которое, насколько мне известно, впервые связывает педерастию с учением об идеях в последнем существе и значимости того и другого.

Любовь, далее, которую Платон считает идеальной, есть любовь между представителями одного и того же пола, а не между разными полами. Эта любовь не знает брака и семьи. На низших степенях она — просто педерастия. На высших она — созерцание вечных идей. <…>

"Только один фаллос, фаллос как таковой. Известно ведь, что всенародный вынос фаллоса практиковался в Элевсинских мистериях. Фаллос и есть, по моему ощущению, основная интуиция платонизма, его первичный пра–миф. Не свет просто, не освещенное тело просто, но именно фаллос, напряженный мужской член со всей резкостью своих очертаний. Кроме того, поскольку основным ядром в платоновской идее является именно эйдос, то речь может идти только о мужском поле. И не фаллос в своих функциях реального оплодотворения и деторождения, — нет, далеко не это есть платонический пра–миф. Платонизм строится на непорождающем фаллосе, на фаллосе без женщины, на однополой и безличностной любви.

Гораздо интереснее и мистичнее созерцать самый фаллос, совершенно отбрасывая всякие мысли о продолжении рода. (Замечу, что я не фрейдист и считаю теорию Фрейда в общем ошибочной). Платоническое созерцание идей настолько пронизано специфическим Эросом, что часто вместо созерцания испытывается какое–то тонкое ощущение тошноты. Это — в буквальном смысле постельное ощущение идей, созерцание идей при помощи собственного фаллоса.

О женщине нет ни слова, и женщина для него – едва ли полноценный человек. Женщин назначает для брака с мужчинами только правительство и только исходя из биологических качеств тех и других. При таком бездушном и безличном, вполне коннозаводческом подходе нет никакой семьи, родители и дети не имеют даже права знать друг друга. И все такого рода представления обосновываются у Платона идеально, идеалистически" [Лосев, 1993].

В приложении к указанному труду А.Ф. Лосев приводит (в собственном переводе с греческого) акты Константинопольского собора 1351 года против варлаамитов и новую анафему платонизму:

https://azbyka.ru/otechnik/bogoslovie/konstantinopolskiy_sobor_1351/

Таким же излишним понятием, как "идея" и "материя", может считаться понятие "причинности". Известный французский физик Леон Бриллюэн писал: "Детерминизм предполагает «долженствование»: причина должна порождать такое-то и такое-то следствие (и очень часто добавляется «сразу же!»). Причинность принимает утверждение, содержащее «может»: определенная причина может вызвать такие-то и такие-то следствия с некоторыми вероятностями и некоторыми запаздываниями. Различие очень важно. Закон строгого детерминизма может основываться (или опровергаться) одним единственным экспериментом: следствие есть или его нет. Это ответ типа «да или нет» и содержит лишь один бит информации. Такая ситуация может иногда встречаться, но она есть исключение. Вероятностная причинность требует множества экспериментов, прежде чем закон вероятности как функцию запаздывания времени t удастся сформулировать приблизительно. <…> Вместо строгого детерминизма мы получаем некоторый закон корреляции, некий более тонкий тип определения, который можно применить к великому многообразию проблем" [Бриллюэн, 1966, с. 111].

Как известно, корреляция не предполагает причинно-следственной связи. По мнению Бриллюэна, закон корреляции позволяет вообще отказаться от понятия причинности. Каузальной зависимости противостоит не статистическая зависимость (которая может быть приближенным представлением все той же каузальной зависимости), а зависимость корреляционная. Корреляция может быть как ретроскопийной (прозрение совершившегося), так и проскопийной (прозрение грядущего).

Аристотель. Соч.: В 4-т. – М.: ЭКСМО, 2006.

Бриллюэн Л. Научная неопределённость и информация. М.: 1966.

Лосев А.Ф. Критика платонизма у Аристотеля. М.: Академический проект, 2011.

Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993.